Безродыш. Предземье (ознакомительный фрагмент)
Глава первая – Везунчик
Ну почему я такой дурак? Почему не умею терпеть? Как бы проще жилось. Посмеялись бы вдоволь, потешили бы себя и отстали. От тычков, щелбанов и пинков, поди не помрёшь. Другие же сироты терпят. Один я вечно битый по-настоящему – за свой дерзкий язык отдуваюсь. Или битый, или в бегах, как сейчас. Сыну старосты и его дружкам я во всём уступаю. Кроме ловкости. Этот дар – моё всё. Втроём меня поймать не смогли. Ну и башковитость ещё. Хотя… Умный бы промолчал. Нет, дурак! Однозначно дурак!
Смолчал бы, сидел бы сейчас с остальными сиротами, лопал праздничную похлёбку. Старая Марга разжилась олениной. Требуха в основном, но, когда нам что лучше перепадало? Торчу теперь у болота, кормлю комаров, вонью здешней дышу. Отлично у меня в этом году день рождения проходит. Замечательно прямо.
Чудесная взрослая жизнь. Не права была Вея, когда мне с утра обещала несбыточное. “Ну всё, Китик, ты теперь взрослый. Двенадцать годов. Теперь жизнь по-другому пойдёт.” Где же оно по-другому то? Как тикал от Патарки за изгородь, так и тикаю. В посёлке мне прятаться негде – все мои местечки укромные давно попримечены этими швыстами. Только за частоколом спасение. Патарку батя прибьёт, если тот без спроса наружу нос высунет. У отцов его дружек тоже кулаки ого-го. Да и всех недорослышей это касается. Тикать из посёлка, хоть ночью, хоть днём для любого из мелких запрет.
Это только мне, ветру вольному, самоволка с рук сходит. Родителей нема, наказывать некому. Старая Марга давно на мои выходки плюнула. Меня, хоть прутом лупи, хоть в погребе запирай, один ляд наука не в прок. Да и схарчит зверьё – невелика потеря. Прибытка с того сусла чахлого, что по недоразумению человеком считается, для общины нема, как староста наш говорит. Как дорасту, Патаркин отец грозится меня в город сдать, в батраки. Сейчас, мол, за так не возьмут, а в возраст войду, глядишь, хоть какую-то цену дадут. Дожил бы до тех шестнадцати годов только.
Тут прав дядька Хван, прожить у нас такой срок – непростая задача. В один только этот год под две дюжины ребятни потеряли. И взрослых с десяток. Стариков тоже померло сколько-то. То, что я до сегодняшнего “счастливого” дня дотянул, и то большая удача. За сиротами хуже присмотр – нашего горемычного брата, что болезни, что зверь лесной в первую очередь забирают. За те пять годов, что здесь обретаюсь, стольких друзей потерял, что и всех имён не припомнить.
Крайним луну назад Сайку-ушастика муфр стянул среди ночи. Эти котяры для посёлка – первейший враг. После хортов, конечно. Но те, пусть и большие беды приносят, но объявляются реже. Наш край приболотный в стороне от путей их лежит. Разве что какая стая случайно наткнётся, когда их в другом месте соседи наши турнут. Ни разу ещё большой силой не приходили. Потому может предки нынешних поселян тут селиться и вздумали в своё время.
Хорты ведь, что для острова нашего, что для всего Предземья – основная беда. От нашествий этих лжечеловеков везде люд страдает. На большой земле, говорят, от них вообще спасу нет. Это тут, на островах у себя, ярлы водят дружины нет-нет гнёзда хортовы жечь, а за проливом такие походы бессмысленны. Юг ледяной, как известно, краёв не имеет, да и в снежных лесах годы можно бродить. Старый Такер рассказывал, что поля с хлебом на большой земле не держат, не из-за короткого лета, а из-за проклятых хортов, что один йок тому хлебу дозреть не дадут.
Ну, да мне хорты побоку. Чай не их страшусь нынче. Так-то от посёлка прилично удрал, версты две точно будет, и места здесь нехожие – но вдруг всё же кто из старших наткнётся? Палок выдадут будь здоров, а что хуже – за ухо в посёлок притащат. А там Патарка весь в злобе… Я ведь хорошо сынка старосты знаю. Поперву он на ремни резать готов – покалечит, как здрасьте – а время пройдёт, успокаивается. Вечером и не вспомнит про Китяшку-чужика, как он меня кличет.
Просидеть бы только до того вечера. Тут ведь, хоть и мёртвое место, живности почти нет – потому для схоронки и выбрал – а всё равно лес. В лесу, как известно, каждый жрёт каждого. Мне по зубам насекомые разве, да и то далеко не все, а вот сам я по вкусу придусь любой пакости. Тут и старого зверя не надо – молодняк одногодый, не ступивший на путь троероста, и тот со мной справится в лёгкую.
Но не буду о грустном. Сколько раз проносило и сейчас пронесёт. Я же не дурашка какая – место грамотно подбирал. За спиной топь вся в островках – крупный болотный зверь такой густоты не любит. Мелкий занят друг другом – до человека, даже такого как я, ему дела нет. Птиц опасных тут отродясь не водилось. Среди мохнатых ив шибко не разлетаешься. Лесной же зверь к берегу здесь тоже подходит редко. Ни водопоя, ни нормальной добычи в этих местах не найти.
Да и вонь с топи прёт ой-ой-ой. Сейчас как раз ветер с болота дует. С одной стороны плохо – к зверю так-то против ветра нужно стоять, с другой это тот случай, когда сие охотничье правило не работает – смрад болотный все запахи другие забьёт на раз-два. Даже муфр, первейший нюхач в нашем крае, сквозь вонищу меня не учует. Разве что совсем уж матёрый объявится, какой в троеросте серьёзно поднялся.
На по-настоящему старого зверя обычные мерила не примеряй – эту поговорку все знают. Долгожители леса на что угодно способны. Вот только и встретить их, особенно в такой близи от посёлка, практически невозможно. Старый зверь – умный зверь. Он специально к человеку не выйдет. Разве что месть свершить, если кто ему серьёзную обиду нанёс. Так-то хозяева леса по своим угодьям сидят. У каждого свой надел, своя вотчина. Территория, как по-умному как-то выразился на сей счёт городской видящий, что раз в год приходит к нам троерост замерять.
В этот раз, кстати, и мои силы хилые под запись пойдут. Дожил до двенадцати годов, заслужил право зваться подростком – считай, человек. Это малышню никто не считает – слишком мрут часто – а подростки уже на учёте, их староста наравне со взрослыми и стареющими поимённо в большую тетрадь записывает. Отдельным столбцом, конечно, но уже буду кем-то, а не просто ещё одним безымянным сироткой. Вею вон в прошлый год записали – уже отношение к ней чуть другое. Но то у неё нет Патарки в “друзьях”. Этот гад мне житья не даст, хоть подростком, хоть взрослым. Может, не так и погано в тех батраках?
Ой! Что-то сердце кольнуло. И перед глазами на миг темнота. Холодом всего пробрало. Странно. Не бывало со мною такого. Даже, когда от голода еле ноги переставлял, не припомню, чтобы мир тухнул. Я сразу насторожился.
Точно! Затих лес вокруг. Знать, предчувствие то накатило. Подходит кто-то. Опасный.
Йок! Накаркал! Даже в мыслях нельзя было этого поганого зверя поминать, когда не за частоколом сидишь. Этот рык ни с каким другим звуком не спутаешь. Так протяжно хрипеть только муфр может. Причём, крупный муфр, поживший. Глубоко вздохнув, я осторожно выглянул из-за дерева.
Жизнюшка моя… Здоровенный какой! Отродясь таких муфров не видел. Даже дохлых, не то, что живых. Вдвое больше того матёрого, на которого в том году облаву устраивали, какой малышни из посёлка под дюжину натягал прежде, чем его изловить смогли. Ноги сами собой подогнулись.
Э нет. Ужас – первый шаг в Бездну. Страх к своим годам я бороть научился. Хочешь выжить – не дай коленям трястись. Без холодной головы, без спокойствия нашему малолетнему брату сразу смерть, если зверь повстречается. Хотя с этим котярой в одиночку и никакой взрослый не справится. По крайней мере из нашей общины.
Но про драку и думать тут нечего. Если вынюхает меня, углядит или услышит как, надо сразу тикать. Куда только? На дереве от муфра не спрячешься. К посёлку он путь перекрыл, да и далеко – не успею. Остаётся болото. От островка к островку – и от берега прочь. Коты эти воду не любят, а тухлую жижу тем более. Где проплыву, где полозом на брюхе проползу, где топь, глядишь, меня лёгкого выдержит.
Додумать я не успел. Повторный рык обдал тело мурашками. Вот йок! Унюхал меня! Я снова выглянул из-за дерева…
Вот это глазищи! Бежать!
Куда делись мои: спокойствие и отвага? Я враз растерял весь разум и, что есть духу, рванул в противоположную от кинувшегося ко мне зверя сторону. Прохлюпал через мелкий проливчик к соседнему островку, юрко пронырнул сквозь заросли свисающей до земли ивовой лозы, перепрыгнул через следующий болотный рукав, обогнул ствол ещё одной ивы и рыбкой сиганул в относительно чистый омут. Здесь ещё вода. Зыбкая топь, по которой уже не поплаваешь, пойдёт малость дальше. Я эти места, как свои шрамы знаю. Даже с отбитой от страха башкой могу здесь бежать.
Хотя, разум уже возвращается. Видать, холодная водица привела в чувства. На то, чтобы оглянуться, время не трачу. Нагонит – значит судьба. Один йок ничего не сделаю. Бежать! Прыгать! Плыть! Снова бежать! Мой единственный шанс – достичь топи. Лучше жижа затянет, чем муфровы зубы.
Последний островок из прибрежных. Дальше только по кочкам, да на брюхе по грязи. Слышу всплеск за спиной. Этот йоков котяра забыл, что его родня муфрская воду не любит? Приближается гад! Давай, Кит! Давай! Поднажми!
До покрытого кустами колючей малишки кусочка земли – островком этот огарок уже не назвать – доскакал на едином дыхании. Сам себе удивляюсь – как ещё не споткнулся ни разу? Проломился сквозь заросли, расплатившись царапинами, и припустил дальше.
Тут уже пришлось бежать по колено в мутной вонючей воде. Силы сразу же рванули на убыль. Раз – и твердь под ногами пропала. Поплыл, загребая руками. Хорошо, догадался ещё в самом начале нож в ножны засунуть. Потерял бы уже, как пить дать.
Нащупал под собой дно. Сплошной ил – проще плыть, чем идти. Позади громкий чавк и сердитое фырканье. Не отстаёт, зараза!
Впереди последний кусочек земли, до какого я, охотясь здесь на тритонов, прежде вообще добирался. Мшистая крупная кочка. Дальше саженей сто сплошная голая топь. Это уже сама Гиблая гниль пошла, как народ кличет наше болото. Выполз на островок. Не выдержал, оглянулся.
Жизнюшка горемычная… Ну чего пристал ко мне, гад?! Уже цвета шкуры не разобрать – чёрный слипшийся мех. Не муфр, а большой кусок грязи. Огромный кусок. И злющий. Ритмично взбивает лапами мутную жижу. Раз гребок, два гребок. Здоровенная башка торчит над водой. Пасть оскалена, жёлтые глазищи пылают.
Пропади всё пропадом! Растопырив руки, бросаюсь в трясину. Распластавшись по жиже, ползу. Тут уже только так и можно пробраться. По настоящей топи, не плывётся, не ходится. Попробуешь на ноги встать – вмиг затянет. Да и так затянуть может запросто. Хорошо, что я лёгкий.
Два десятка саженей. Три десятка. Очередной рык летит в спину. Котяра добрался до кочки. Ну и йок с тобой, муфрила облезлый. Теперь не достанешь – проходимая для тебя прибрежная часть болота закончилась. Дальше туше, вроде тебя, хода нет. Если и сдохну сегодня, то уже не в твоих зубах. Мне теперь только трясину бояться. Смог удрать! Смог!
Секунд пять я, забыв про опасность утопнуть, вовсю радовался своей ловкости. Надо же, от старого зверя удрал. Здоровенного муфра оставил с ушами. Если выберусь, никто не поверит. Да и йок с ними. Как я шустро скакал… Вот дойдёт до замеров – небось, двойку, а то и тройку по ловкости выпишут. То-то видящий удивится. А сиротки. А Марга. Патар, тот и вовсе от зависти лопнет – у него-то нулёвка как есть. Да и в силе с крепью по единичке, не больше. Глядишь, кичиться тогда перестанет. Хотя, батя может ему и подарков подкинуть. В день рождения по зиме не побаловал сынка младшенького, так перед замером взбодрит. У него бобы есть в запасах. Староста как-никак.
Из раздумий меня выдернула смена звуков. Всё это время шипевший в негодовании муфр внезапно заткнулся, и со стороны кочки донеслось какое-то скребущее чавканье. Тут уже обернуться сам Единый велел. Я изловчился и, не поднимая головы, вывернул шею, продолжая ползти дальше в топь.
Увиденное отняло последние силы. Как так-то?! В нём же все сорок пудов! Такую тяжеленную тушу трясина должна затянуть в один миг.
Но зверь полз. Полз зараза! И тонуть не желал. Как и я, распластался на брюхе, раскинул в стороны лапы и медленно гребётся по жиже. Муфры так не умеют, не их это способ. Но этот муфр умел. На по-настоящему старого зверя обычные мерила не примеряй… Всё пропало! Конец мне! Теперь уже точно.
Мгновенно пришла мысль поддаться болоту. Руки, ноги к себе – и калачиком вглубь. Пусть уж лучше меня Гиблая гниль заберёт. Но жажда жить победила, не дала вот так сдаться. Пока я ползу, я живу. А вдруг не догонит? Вдруг сдастся? Надежды пустые, но других сейчас нет. Что там впереди? Далеко ли до следующей кочки?
А что? Заберусь на неё и дам бой. Пусть последний, но бой. Зверь в жиже беспомощен – оттолкнуться, пока ползёт, не от чего. Сигану ему на загривок – и ножом в основание черепа. Вдруг получится проткнуть шкуру?
Да кого я обманываю… Шкура там, что железо. Видно же, что зверь очень старый. Троерост там такой, что по крепи полсотни долей. Разве, что своим прыжком притоплю. Тоже вряд ли, но вдруг. Так, и где там та кочка? Видел же вдалеке. Тяну голову. Залепившая лицо грязь затрудняет обзор.
Ёженьки! Это что? Это то, о чём я подумал? Быть не может! Нора!
Нора! Точно! Прямо над той кочкой зависла. Ошибиться никак. Я хоть прежде сам нор не видал, зато сотни раз слышал про них. Это же диво такое, что всякий, кто сталкивался, до старости потом про неё болтать будет. Да и разве такое с чем спутаешь?
Воронка-зыбун из густой желтоватой мглы висит в воздухе. Всего локтях в двух от мха. Норы в Бездну всегда появляются так, что до них достать можно. Не птице, человеку достать. А всё потому, что оно на людей и рассчитано. Туда кроме нас никому хода нет. Старики сказывают, что звери и не видят нор вовсе. Не под них те ловушки.
Хотя, кому ловушка, а кому шанс, от которого не так просто и отказаться. Иные смельчаки специально те норы ищут. Ведь в Бездне не всех ждёт погибель. Кто прошёл испытание, получает чудесный дар. Там, и доли по троеросту, и жизни отмеры – слыхал, одному городскому десяток лет на раз привалило – и полезные способности всякие: огонь зажигать без огнива и трута, во тьме, как днём, видеть, запахи чуять, как муфр, раны лечить и чего только нет.
Великий соблазн. Оттого и жрёт Бездна людей по чём зря. Многие готовы рискнуть, да не многие возвращаются. Едва ли один из десятка обратно выскакивает. Хорошо, что появляются норы редко и в основном в самых труднодоступным местах, а то бы совсем в Предземье людей не осталось. Да и в других поясах, небось, тоже. Норы-то, они везде есть.
Но плевать! Всяко лучше, чем сгинуть в трясине или муфру достаться. Жёлтый цвет – серединка. Не белый, где задания самые лёгкие, но и не бурый, где задачи только высоким воинам по силам. Ну и уж точно не чёрный, в каких норах самые лютые испытания спрятаны. Даст Единый, прорвусь.
Только, по правде, мне, сопле малолетней в любой норе мало, что светит. Испытания там трёх видов бывают. Лабиринт, какой бы мне не попался, пройти нужны сила и ловкость повыше моих раз так в несколько. Про демона победить и подавно молчу. Тут, что с муфром тягаться, что с тварью из Бездны – итог одинаков. Остаётся загадка. Говорят, что бывают такие, где одним умом можно справиться. Не буду себе льстить – не бывает в двенадцать годов мудрецов. Но это хоть какой-то, пусть и призрачный шанс.
В общем, решено. Доползти бы теперь. Муфр плещется в грязи за спиной – от отрыва едва ли десяток саженей осталось. До заветной кочки и висящей над ней норы втрое больше. Ой, как не успею.
Рискуя увязнуть, зачастил руками, ногами. Словно лягуха плыву по поверхности топи. Во рту тина, в носу грязь, в глазах тоже. Мне бы только туда заскочить… Норы ведь чем хороши? Если прошёл испытание, выбросит обратно в наш мир где-нибудь в другом месте, в паре вёрст от того, где залез. И недалеко вроде, и уже не у муфра под носом. Ну, а время в Бездне стоит. Хоть неделю там торчи, здесь пройдёт один миг.
Вон я сколько всего знаю про норы, оказывается. Дай Единый, чтобы не брехни половина была.
А фыркает котяра всё ближе и ближе. Неужели почуял, что добыча вот-вот ускользнёт? Может врут, что зверьё норы в Бездну не видит? На по-настоящему старого зверя обычные мерила не примеряй. В третий раз вспоминаю уже поговорку. Как же меня уже задолбал этот муфр!
Десять саженей. Двадцать. Чувство такое, что уже целую вечность ползу. Но сил, как ни странно, в достатке. Видать, страх придаёт. Задрал голову. Вот она цель – совсем близко. Но муфр ещё ближе, гадина. Даже мои забитые тиной уши слышат его фырканье за спиной..
Ещё гребок. Ещё один. Рука упирается в твёрдое. Кочка! Кочечка! Добрался! Успел!
Одним махом вытягиваю себя на спасительный островок и, не раздумывая, ныряю вперед головой в мглистую нору. Оскопись, котяра! Обманул я тебя!
Примечание
Используемые в Предземье меры измерения расстояния и веса:
Верста (1.06 км.), Сажень (2.13 м.), Аршин (треть сажени 0.71 м.), Вершок (4.4 см.), Локоть (39 см. используется в основном для измерения высоты).
Пуд (16.38 кг.), Фунт (0.41кг.), Лот (12.8 грамм.)
Поделится в соц.сетях
Комментировать статьи на сайте возможно только в течении 7 дней со дня публикации.