Носорог (ознакомительный фрагмент)
Часть 1. О, этот дивный новый мир! Глава 1. Добрый вечер, господа
«Голубое ухо, голубое брюхо, голубой чубчик, как дела голубчик?»
М-да, ну, чубчика на этой лысой башке и в помине нет, как, собственно, и вообще какого-либо волосяного покрова на теле... за исключением ресниц. А вот в остальном…
Я отвернулся от зеркала и, потерев голубой лапищей голубой же лоб, со вздохом побрёл обратно к скрипучей узкой койке с тощим матрацем, на котором я и очнулся каких-то полчаса назад.
Поймав себя на мысли, что сижу на краю застеленной ветхим бельём кровати и задумчиво рассматриваю свои новые руки, продолжая мычать песенку из старого советского мультика, я тряхнул головой и попытался выругаться. Результат... «специфический». Внушительный частокол зубов, которым может похвастаться моё новое тело, должно быть, великолепно подходит для разгрызания костей, но вот говорить с этакими кусалками... М-да, мечта логопеда, чтоб её!
Нервный хохоток, вырвавшийся из глотки помимо моей воли, заставил сжать кулаки так, что плоские, но чрезвычайно острые и прочные пластины ногтей до боли впились в ладони и... ну, в принципе, чего-то такого следовало ожидать. Если кожа у нынешнего моего тела насыщенного голубого цвета, то что уж говорить о цвете крови?
Ха! Видели бы меня испанские гранды – навек бы зареклись хвастаться цветом текущей в их жилах жидкости. Нет, не могу сказать, что моя нынешняя фигура или морда лица возьмут первое место на конкурсе уродов, но человеческим это тело точно не назовёшь, даже если сделать скидку на цвет кожи, размеры туши и особенности её строения. Да и лицо странное. Не чужое даже – ч у ж д о е. Слишком тяжёлая челюсть, слишком мощные надбровные дуги. Глазки маленькие, глубоко посаженные. Так глубоко, что их синий цвет не сразу-то и различишь. Скулы? О такие можно камни отёсывать. Уши торчком стоят. И нет, не как у эльфа какого, а скорее уж, как у бегемота в атаке. И нос! О да, нос – это феерия! Курносый, но с широкими, «негритянскими» ноздрями и словно проклюнувшимся на переносице рогом. Хм, вот интересно, у этого тела, случаем, в предках носорог не затесался? Хищный, ага… судя по зубкам. Чёрт, вот же чушь в голову лезет!
Я улёгся на жалобно скрипнувшую под моим немалым весом панцирную кровать и, прикрыв глаза, чтоб их не резал бьющий в окно свет уличного фонаря, попытался вспомнить события, что привели меня к нынешнему... состоянию. А вспоминалось хреново.
В голове крутились какие-то рваные образы и звуки, слова незнакомого рычащего языка перемежались с вполне понятной, человеческой речью, а виды знакомых, кажущихся родными улиц какого-то огромного города, мешались с воспоминаниями о не менее родных заснеженных горах. Образы наслаивались друг на друга, вызывая недоумение, непонимание... и ярость пополам с дикой тоской. От такой непередаваемой смеси эмоций, моя несчастная голова начала трещать, словно спелый арбуз в руках торговца. Из горла вырвался низкий вибрирующий рык и... я отключился. Снова.
Пробуждение было похоже на первое, как две капли воды. Тот же дурно побеленный потолок над головой, тот же резкий запах хлорки от постельного белья, та же убогая обстановка... и те же лица. Впрочем, вру. Помимо двух застывших истуканами мордоворотов в старомодных чёрных мундирах и мечущегося по комнате что-то невнятно лопочущего толстячка с бакенбардами, которого я уже видел сегодня перед тем, как отрубиться впервые, на этот раз в гости пожаловал ещё один господин. Подтянутый, высокий... джентльмен, иначе не скажешь. Худощавый, с явно военной выправкой, рыжеусый гость с интересом косился в мою сторону, но делал вид, что внимательно слушает толстячка. А тот всё разорялся, выстреливая по сотне слов в минуту. Наконец, его спутник не выдержал и, одной короткой фразой прервав речь своего знакомца, кивком указал ему на меня. А толку-то? Я и утром не понимал, чего он там бормочет, сомневаюсь, что за прошедшие несколько часов что-то изменилось.
Толстяк, очевидно, тоже помнил фиаско, которое постигло и его самого, и его людей, когда они пытались меня о чём-то расспрашивать в прошлый раз, потому как в ответ на реплику рыжеусого он лишь фыркнул и изобразил рукой жест, который я интерпретировал как «он весь ваш».
И действительно, рыжеусый подхватил стоявший у стены старый стул и, поставив его в метре от моей кровати, с удобством, и я бы даже сказал, неким облегчением устроился на нём. Хромота... и, судя по всему, не врождённая. Но вот с тростью гость управляется привычно... Значит, болячка старая, и с неудобством от неё он давно смирился. Учитываем относительную молодость гостя, плюсуем его военную выправку, и с вероятностью в восемьдесят процентов можем утверждать, что болячка эта была занесена чем-то железно-кусачим. Боевое ранение, иначе говоря.
А это значит... что? Здесь ещё не умеют проводить комплексное восстановление тканей. Или, оно попросту не по карману сидящему напротив меня человеку. Что вряд ли, учитывая старомодный, но явно новый, сшитый по фигуре костюм-тройку из натуральной шерсти, золотые запонки и несуразную, но золотую же, цепочку жилетных часов, вкупе с вычурной, явно недешёвой тростью, серебристый набалдашник которой тоже может похвастаться золочёной отделкой.
В общем, как ни неприятно было бы утверждать, но одним только подменённым телом мои проблемы не ограничиваются. Внешний вид гостей, привычка, с которой они носят неудобную на мой взгляд старомодную одежду, общий вид помещения, в котором я нахожусь... да, чёрт возьми, даже вид за окном – всё это не просто говорит, вопит о том, что я нахожусь не только в чужом теле, но и в чужом мире. И вот это уже совсем плохо. Или нет?
С удивлением поймав себя на мысли, что меня совершенно не трогает сей мудрёный факт, я уставился на рыжеусого, решившего привлечь моё внимание щелчком пальцев перед лицом. Моим лицом.
В ответ я щёлкнул зубами. Негромко, но явственно. Истуканы у двери напряглись, а толстячок в бакенбардах выдал очередную пулемётную очередь из доброй полусотни слов. Рыжеусый же лишь чуть отпрянул, но даже не изменился в лице. Хорошая выдержка, я бы так не смог.
Что-то успокаивающе сказав своему спутнику, бывший военный смерил меня полным любопытства взглядом и, с очевидным напряжением положив ногу на ногу, выдал зубодробительно щёлкающий набор звуков, в котором я, к своему величайшему удивлению, смог уловить что-то... почти внятное. Подвигав челюстью, я попытался поймать это ускользающее чувство понимания и кое-как прорычал-прощёлкал приветствие-представление, споткнувшись на своём имени. Ну... не знаю я, как меня здесь зовут. И что хуже, не помню, как звали раньше. В смысле, дома... в смысле... Дьявольщина!
Уж не знаю, что такого высмотрел в моей крайне невыразительной физиономии рыжеусый, но он состроил сочувственное выражение лица и, похлопав меня по плечу, обернулся к выжидающе застывшему на месте толстячку. Бросив тому пару фраз, гость отмахнулся от очередного словесного обстрела своего знакомца и, покачав головой, кивнул тому на дверь. Толстяк потеребил свои бакенбарды, тихо, но, очевидно, совершенно непечатно выразился и, пожав плечами, вышел вон. А следом за ним комнату покинули и охранники.
- Ты... себя… знаешь? Помнишь? – проскрипел-прощёлкал рыжеусый, вновь обернувшись ко мне.
- Мало… ничего... – отозвался я на том же странном наречии. И определить, кому из нас было сложнее говорить, я бы не смог. Мой собеседник явно имел слишком мало практики в общении на, вероятно, родном для этого тела языке. А у меня... у меня были лишь обрывки знаний, к которым я и обратиться-то толком не мог без того, чтобы не получить укол резкой боли в затылок.
- Вообще... чёрный… что-то? – здесь я уже спасовал. Разобрать этот набор звуков было выше моих нынешних возможностей. Так что, я даже не стал делать вид, будто пытаюсь понять, что именно говорит мой собеседник. Просто ткнул в свою голову пальцем и сморщил физиономию как мог. А мог плохо. С мимикой у этого тела полный швах.
Тем не менее, рыжеусому этого хватило. Он понимающе покивал и, резко поднявшись с места, шагнул к двери. Распахнув её, гость что-то резко пролаял куда-то в коридор, и уже через несколько секунд в комнату ввалился облачённый в серый костюм господин с тощей папкой в руках.
Отобрав у визитёра папку, рыжеусый, не обращая никакого внимания на его тихое блеянье, принялся перелистывать принесённые ему документы и, явно наткнувшись на что-то важное, ткнул в одну из бумаг пальцем, одновременно что-то зло выговаривая своему собеседнику. Тот бледнел, краснел, но огрызнуться даже и не подумал. Наоборот, выслушав рыжеусого, визитёр подхватился и, что-то быстро протараторив, скрылся из виду. Рыжеусый же, недовольно покачав головой, обернулся ко мне.
- Удар.. камень в голову... потеря знания... память. Лечить. Ты не драться.
Ну, в принципе, как-то так и было, да. По крайней мере, те немногие образы, что не вызывают у меня головной боли, говорят о какой-то драке в толпе. Потом была тьма... и очнулся я уже здесь, в госпитале, если я правильно понял то, что успел рассмотреть, когда очнулся в этой комнате в прошлый раз. Тогда тот самый дядька в сером костюме, что только что выскочил за дверь, пытался меня осмотреть, а мордовороты в мундирах ему мешали своими попытками меня же допросить. Потом явился толстяк с бакенбардами, вопросы посыпались, как из рога изобилия, и доктор окончательно плюнул на попытки выполнить свою работу. За что сейчас и расплатился выговором от рыжеусого. Чем тогда дело закончилось, я понятия не имею. Отрубился.
- Я нет драться. Вы – лечить, – коряво согласился я, и через несколько секунд в комнате стало тесно от набившихся в неё людей... и нелюдей. Оказывается, я не один здесь такой странный!
Хех, даже легче стало, как увидел одну из здешних медсестричек. Высокая, ладная, но явно не по-человечески скроенная. Слишком гибкая, слишком изящная, да и кошачьи зрачки... м-да.
Рыжеусый командовал персоналом, как генерал армией. А сунувшегося было толстячка выпроводил одной короткой, но о-очень экспрессивной тирадой. И могу поспорить, цензурными в ней были разве что предлоги!
Впрочем, долго наблюдать за творящейся вокруг суетой у меня не вышло. Рыжеусый принял из руки кошачьеглазой медсестры в белоснежном балахоне доисторический стеклянный шприц с прозрачной жидкостью и, ободряюще улыбнувшись, с размаху всадил толстенную иглу куда-то мне под ключицу. И мир померк. Опять!
* * *
- Итак, доктор, что вы можете мне поведать об этом... субъекте? – осведомился инспектор Джейсс, когда Дорвич, наконец, вышел из палаты, где вокруг синекожего нелюдя продолжал суетиться персонал госпиталя.
Доктор Дорвич извлёк из кармана золочёный портсигар, задумчиво покрутил его в руках и, глубоко вздохнув, поманил неугомонного полицейского за собой.
- Жутко хочу курить, инспектор, а в здании это запрещено, – проговорил он и, звонко цокая металлической набойкой на трости, повёл старого знакомого к выходу. Накинув на плечи протянутое гардеробщиком пальто, Дорвич благодарно кивнул старику и, выйдя на крыльцо госпитального здания, щелчком пальцев запалил зажатую в зубах ароматную папиросу. Покорно молчавший всё это время, инспектор Джейсс не выдержал.
- Ну же, доктор! – рыкнул он, отчего Дорвич еле сдержал усмешку. Уж очень потешно выглядел рычащий потомок хафлингов с огромной сигарой в зубах.
- Успокойтесь, друг мой, – проговорил врач. – Не надо нервничать, у вас и так был не самый простой день! А если вы не возьмёте себя в руки, то я могу вам гарантировать весьма скорый и совершенно неотвратимый апоплексический удар. Слово врача.
- Доктор-р Дор-рвич! – бакенбарды инспектора воинственно встопорщились, а в интонациях явно послышалась угроза.
- Инспектор, возьмите себя в руки! – рявкнул в ответ тот. – Или я пропишу вам успокаивающие пилюли, и лично буду просить гейду[1] Джейсс проследить за тем, чтобы вы принимали их в положенное время!
Инспектора Лероя Ламмела Джейсса можно было назвать самонадеянным, самоуверенным, и даже иногда самодуром. Но житейской смётки он был не лишён, как и определённой, свойственной большинству потомков хафлингов, доли чутья на неприятности. И не его вина, что порой эти самые неприятности сулили ему не бандиты и воры Тувора, а недовольство гейды Лерой Джейсс.
Супруга инспектора Шоттского двора была дамой правильных взглядов и превыше всего в своей замужней жизни ставила благополучие семьи и домашний уют. Но если благодаря её командным навыкам, передавшимся гейде Джейсс, очевидно, от покойного батюшки – полковника и губернатора Лидской провинции, дом инспектора, стараниями вышколеных слуг находился в идеальном состоянии, то с благополучием семьи всё было не так безоблачно. И больше всего в этом смысле почтенную гейду Джейсс беспокоило здоровье драгоценного супруга, за состоянием которого она следила с вниманием коршуна, наблюдающего за птичьим двором, и готова была биться за него... даже с самим инспектором. Точнее, в первую очередь, с инспектором Джейссом, который, по её мнению, относился к своему здоровью непозволительно наплевательски.
Не удивительно, что упоминание доктором Дорвичем в одном предложении здоровья инспектора, пилюль и супруги, заставило почтенного гейса Джейсса взять себя в руки и молча дождаться того момента, когда его собеседник, наконец, расправится со своей папиросой и сам начнёт разговор о голубокожем гиганте, вокруг которого в госпитале до сих пор царила совершенно необъяснимая суета.
- Итак, что я имею вам сообщить о нашем... субъекте, – убедившись, что словоохотливый инспектор молчит и готов наконец внимательно и, самое главное, не перебивая слушать приглашённого им же специалиста, доктор Дорвич затушил окурок и, выбросив его в стоящую у входа в госпиталь урну, продолжил: – Он, несомненно, прибыл в Тувор издалека. Как уж этого юношу занесло в Дортмутские доки, я не скажу. Не знаю...
- Юношу? – изумился господин Джейсс. – Вот этот вот громила, по-вашему, юноша?!
- Инспектор, – с намёком протянул Дорвич. Тот вздохнул и махнул рукой, мол, продолжайте, я молчу. И доктор продолжил: – Итак, сей молодой огр, к вашему сведению, никак не мог быть вовлечён в драку в доках... иначе как волей случая. Потому как ни слова не понимает на лэнгри[2], а, следовательно, и подбить его на участие в драке никому не удалось бы.
- А если... – осторожно начал инспектор, но его собеседник лишь покачал головой.
- Нет, гейс Джейсс. За деньги он драться тоже не стал бы. Точнее, в этом случае он почти гарантированно проломил бы голову тому, кто предложил бы ему подобный... заработок.
- Не понял, – помотал головой инспектор, отчего его бакенбарды заколыхались, словно упустившие ветер паруса.
- Народ, к которому относится этот юноша, весьма щепетилен в некоторых вопросах. В частности, драка для них – способ самоутверждения и определения места в иерархии их общества, – попытался объяснить доктор, но, заметив недоумённый взгляд собеседника, зашёл с другой стороны. – Иными словами, предложить им деньги за драку – всё равно, что попытаться купить вечер в обществе девицы из гентри[3].
- Доктор, – с укоризной произнёс инспектор, как и все представители того самого гентри чрезвычайно остро реагирующий на скабрезности, даже такие завуалированные.
- Уж простите старого солдата, – усмехнулся в ответ тот. – Но вы же поняли, что я хотел сказать?
- Разумеется, – вздохнул инспектор. – Но это не значит, что мне по нраву подобные... намёки. Ладно, оставим это. Вас всё равно не переделать... Вернёмся к нашему субъекту. Доктор, я, разумеется, доверяю вам и вашим знаниям, но одного только утверждения даже такого знатока как вы, что некто не мог принимать участия в противоправном деянии лишь потому, что... да по какой угодно причине, судье будет совершенно недостаточно. Мне необходимо допросить этого синекожего, а вы, как я успел убедиться, умеете говорить на его трескучем наречии. Вы же понимаете, что я хочу сказать?
- Понимаю, – с улыбкой принял обратную шпильку доктор Дорвич. – Но думается мне, это будет очень непросто.
- Почему же? – нахмурился Джейсс.
- Во-первых, потому, что я не настолько хорошо знаю это наречие, как вам могло показаться. А во-вторых… боюсь, наш юный огр сейчас знает свой язык не лучше меня, – развёл руками врач.
- Что за чушь?! – вспылил инспектор, но, заметив взгляд Дорвича, постарался взять себя в руки. – Издеваетесь?
- Ничуть, – покачал головой тот. – В драке юноша получил очень сильный удар по голове, что, кстати, отражено в заметках госпитального хирурга. И этот удар, судя по наблюдаемым мною реакциям, повлёк за собой потерю памяти. Частичную, но... весьма тяжёлую. И если бы ваши добберы[4] не мешали врачам госпиталя делать своё дело, возможно сейчас проблема была бы уже решена. Увы, но эликсир Памяти следует применять не позже чем через шесть часов после получения травмы. Только в этом случае есть надежда, что пациент полностью восстановит свои знания и память. В нашем же случае...
- Доктор, вы же шутите, да?
- Ни в коей мере. Не издеваюсь и не шучу, – резко ответил тот, но почти тут же смягчил тон. – Инспектор, я понимаю, что в вашей ситуации... с учётом позиции, занимаемой Кабинетом и парламентской комиссией, количество гостей метрополии, привлечённых к ответственности за уголовные преступления, играет решающую роль, но поверьте, этот молодой огр не участник драки, а её жертва. Да и не только её, а?
- Доктор Дорвич, вы... – потомок хафлингов совершенно верно понял то, о чём не сказал его собеседник... и тяжело вздохнул. – Драхх с вами. Делайте с этим синим, что хотите! Но если я хоть когда-нибудь услышу об этом субъекте или, того хуже, он попадётся моим добберам на горячем... Доктор, вы меня знаете.
- Благодарю вас, инспектор, – расцвёл в искренней улыбке его собеседник. – Наука, в моём лице, не забудет ваше великодушие, ручаюсь.
- Вы ещё пообещайте взять меня в соавторы вашей будущей монографии по этому случаю, – фыркнул Джейсс.
[1] Гейда –здесь, вежливое обращение к замужней женщине, принятое в Закатной империи.
[2] Лэнгри – общепринятый язык общения в Закатной империи.
[3] Гентри – имперский средний класс, к которому относятся помещики, горожане, живущие с дохода от ценных бумаг (т.н. рентеры), безземельные дворяне, живущие с патента и чиновники средней руки.
[4]Добберы – туврское прозвище полицейских.
Продолжить чтение книги на АТ
Поделится в соц.сетях
Страницы: 1 2
Комментировать статьи на сайте возможно только в течении 7 дней со дня публикации.