Глава 1

Желтеющие березы отражаются в темной воде Елового озера. Пахнет горящей травой и разогретой смолой.
Я кручу ручку транзистора, внимательно прислушиваюсь, пытаясь поймать программу. Наконец, сквозь треск помех пробиваются знакомые позывные радио “Маяк”.
Бодрый голос ведущего говорит:
— Здравствуйте, уважаемые радиослушатели! На календаре — четырнадцатое августа одна тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Мы начинаем нашу воскресную передачу “С добрым утром!”
Я еще немного поворачиваю ручку, и помехи исчезают. Довольно улыбнувшись, палкой помешиваю смолу в ведре. Смола уже разогрелась и стала жидкой. Я окунаю в ведро самодельную кисть и начинаю покрывать смолой дно деревянной лодки.

Два года прошло с тех пор, как я неожиданно вернулся в прошлое. Словно и не было долгой бестолковой жизни, развала великой страны, лихих девяностых с вечным поиском работы и денег.
Я вернулся в свою юность и мне в ней хорошо.
Живу в тихой деревеньке Черемуховке и работаю здесь егерем. Познакомился с чудесной девушкой Катей. Катя учится в Ленинграде на врача, а летом работает фельдшером в нашем медпункте.
Я тоже учусь, только заочно. Скоро закончу Лесотехнический институт и стану охотоведом.
Я тщательно промазываю швы лодки, которые перед этим проконопатил паклей. Остальные лодки уже сохнут на берегу.

*****

На охотничье базе у Елового озера я провел три дня. Смолил лодки к открытию осенней охоты на уток, плавал по озеру, считая подросшие утиные выводки. Замечал, где они прячутся в густых зарослях тростника.
По вечерам варил себе уху из свежей рыбы. Пил крепкий чай и наслаждался тишиной и одиночеством.
Такая работа у егеря — подготавливать охоту.
Скоро на базу приедут охотники из Ленинграда. Выстрелы разорвут тишину над лесным озером, запахнет дымом костров и вкусной утиной похлебкой.
Начнется охотничий сезон.

— Представить страшно мне тепе-е-ерь, что я не ту открыл бы две-е-ерь! — во всю мощь поет в приемнике сочный баритон.
Песня далеко летит над озером.
— Другой бы улицей проше-о-ол! — громко подпеваю я. — Тебя не встретил, не наше-о-ол!
Последние мазки смолы ложатся на светлые доски.
Я отхожу на шаг, любуясь своей работой.
Желтый лист слетает с березы и липнет к свежей блестящей смоле.
Я выключаю приемник и заливаю водой огонь в обрезанной железной бочке, на которой грел смолу. Убираю за баню черное ведро с остатками смолы и иду собираться.

*****

В Черемуховку я возвращаюсь по берегу лесной речки. Иду не спеша, считаю взлетающих с воды уток. В этом году их много — значит, охота будет хорошей.
Фырр!
Очередная пара чирков с тревожным кряканьем срывается из-под берега и летит вдоль воды.
Красиво когда-то назвали речку — Песенка. Звучное название, и очень подходящее. Как раз неподалеку от меня бобровая плотина, и оттуда доносится негромкое журчание воды. И в самом деле — Песенка.
Громко хлопая крыльями, утки быстро проносятся над водой. Набирают высоту, закладывают крутой вираж и скрываются за густыми макушками елок.
Я провожаю их взглядом, прислушиваясь к удаляющемуся свисту крыльев. Потом опускаю взгляд и удивленно замираю.
Справа от тропинки, между толстых еловых стволов мелькает грязно-рыжее пятно.
Лиса?
Я с недоумением вглядываюсь в густой подлесок. Точно, вот она — снова мелькает на том же самом месте.
Интересно, что она там делает? Ежа придавила, что ли? Или нашла в лесу падаль и теперь пирует?
Я делаю несколько осторожных шагов по направлению к тому месту, где увидел лису. Вот она снова мелькнула между деревьями. Я успеваю заметить облезлый хвост — лиса еще в летнем невзрачном меху.
Почему она не убегает? Лисица — очень осторожный зверь, она давно должна была меня заметить.
Сухая ветка негромко хрустит под моей ногой. Я плюю на осторожность и, не таясь, иду к тому месту, где увидел лисицу.
Так вот же она!
Лиса прижалась к корням толстой елки. Она смотрит на меня желтыми глазами, скалит зубы и негромко рычит.
Тощая какая! Шерсть свалялась грязными комьями, на нее налипла хвоя и прошлогодние листья.
Я делаю еще шаг. Лиса рвется в сторону, и я вижу, что на ее задней лапе намертво затянулась проволочная петля.
Петля не дает лисице убежать. Зверь жмется брюхом к земле, беспомощно дергая лапой.
Вот черт!
Какой-то браконьер поставил зимой заячьи петли, да так и бросил их в лесу. И теперь лисица угодила лапой в такую петлю.
Сама она не вырвется. Тонкий проволочный трос туго затянулся вокруг лапы. Я вижу кровь, которая засохла на шерсти — значит, проволока врезалась в лапу до самой кости. Кровь запеклась и в уголке пасти — лисица грызла проволоку.
Второй конец троса обмотан вокруг елового ствола.
Лиса снова рычит и прыгает от меня в сторону. Проволока опрокидывает ее на землю, и зверь отчаянно лает.
Я отхожу назад, чтобы не пугать лисицу еще больше. Снимаю с плеча ружье и прислоняю его к развилке корявой молодой березки. Потом сбрасываю рюкзак. В его кармане у меня лежат пассатижи — ими можно перекусить петлю.
Безопаснее перекусить тросик в том месте, где он крепился к дереву. Но если лисица вырвется и убежит с петлей на ноге — она все равно погибнет. Милосерднее сразу ее пристрелить.
Нет, надо освободить лису полностью. Но как к ней подойти? В руки она не дастся. А получить укус мне совсем не хочется. Мало того, что это опасно — лисица кусается не хуже собаки. Так еще и бешенством можно заразиться.
Подумав, я снимаю с себя плотную суконную куртку. Наброшу ее на голову лисе, прижму зверя к земле и попробую перекусить проволоку.
Я сую пассатижи в правый карман брюк, чтобы удобно было достать. И с курткой в руках иду к лисе.
Лисица снова дергается в сторону, предостерегающе лает.
— Тише, тише! — уговариваю я пугливого зверя. — Иди сюда!
Выбираю момент, чтобы проволока натянулась, и набрасываю куртку на лису. А сам падаю рядом на землю, левой рукой прижимая бешено вырывающегося зверя к земле.
Только бы не освободила голову!
Лиса молотит лапами, рычит и вырывается. Прижимая ее к земле, я левой рукой крепко хватаю раненую лапу, а правой — тащу из кармана пассатижи. С усилием перекусываю тонкий стальной тросик — приходится что есть силы давить на рукоятки. Отбрасываю пассатижи в сторону, двумя руками ослабляю петлю и снимаю ее с лисьей лапы.
И тут лисица вырывается. Ее тело слишком худое и жилистое, она выскальзывает из-под меня и щелкает зубами. Левое предплечье обожигает мгновенной болью.
— Ах, ты! — кричу я, отдергивая руку.
Лисица, хромая на трех лапах, несется в лес.
Я гляжу ей вслед, потом поднимаюсь на колени. Закатываю рукав рубашки и вижу на руке глубокий укус. Крови немного, зато есть четыре вдавленные отметины от клыков, края которых уже набухают синевой.
Вот черт!
Лиса уже скрылась в чаще.
Оставив рюкзак и ружье под деревом, я возвращаюсь на тропинку. Срываю лист подорожника, спускаюсь к реке и опускаю укушенную руку в холодную воду. Рану сразу начинает щипать.
Я споласкиваю в воде лист подорожника и прикладываю его к месту укуса. Конечно, это не лечение — подорожник помогает только при ссадинах. Но я не хочу оставлять рану открытой, чтобы не занести в нее грязь. О лисьей слюне, которая наверняка попала в рану, я стараюсь не думать. Не все же звери страдают бешенством! Может, мне и повезло.
Аптечка осталась на базе у озера, бинта у меня с собой нет.
Зато на мне старая и мягкая фланелевая рубашка. Подумав, я снимаю ее и отрезаю ножом длинную полосу плотной ткани от подола. Этой тряпкой кое-как перевязываю руку, прижимая лист подорожника к ране.
Ну, до деревни доберусь, а там есть медпункт.
Укушенная рука уже начала опухать. В ней пульсирует боль.
Вот она, работа егеря! Ну кого еще может укусить дикая лисица?
Я надеваю рубашку — теперь она едва достает мне до пупа. Одной рукой неловко застегиваю пуговицы и, кривясь от боли, смеюсь над собой. Гладиатор, боец с дикими лисами!
Возвращаюсь к своим вещам. Подобрав пассатижи, откусываю от дерева остаток проволочной петли и засовываю его в рюкзак. Потом одной рукой закидываю рюкзак на плечо. Беру ружье и быстро шагаю вдоль речки в сторону деревни.

*****

До Черемуховки я добираюсь только к обеду.
Рука болит, но терпимо. Скорее, ноет, как больной зуб.
На дверях нашего с Катей дома висит замок — Катя еще на работе.
Мои охотничьи псы радостно лают, увидев меня. Прыгают по вольеру, крутят пушистыми хвостами. Псов у меня было двое — Серко и Бойкий.
Свистнув собакам, я заношу в дом ружье и рюкзак, и снова выхожу на крыльцо.
А возле калитки меня уже поджидает председатель сельсовета Черемуховки.
— Добрый день, Федор Игнатьевич! — устало киваю я. — Ты ко мне? По делу?
— К тебе, Андрей Иванович, — отвечает председатель. — Хорошо, что успел тебя перехватить.
Его широкое красное лицо усеяно каплями пота — день сегодня по-летнему жаркий. Солнце жарит так, словно собиралось отыграться на природе за две дождливые недели.
— Картошка у нас в поле гниет, — жалуется Федор Игнатьевич, вытирая пот. — Вот, бегаю по деревне, народ собираю в поле.
Взгляд председателя сразу цепляется за край окровавленной тряпки, который торчит из моего рукава.
— А что это с тобой?
— Лиса укусила, — морщусь я. — Какой-то мерзавец поставил петли, она и попала. Я ее выпустил, а она тяпнула в благодарность.
— Так надо перевязать, как следует, — беспокоится председатель. — Что ж ты грязной тряпкой-то замотал? И укол сделать от бешенства.
— Сейчас дойду до медпункта, — киваю я. — Катя перевяжет.
— Не вздумай!
Федор Игнатьевич испуганно машет руками.
— Зачем тебе Катю беспокоить? Расстроится девка. А бабы в расстройстве знаешь, какие? Я на прошлой неделе курам траву рубил в корыте и сечкой по пальцу зацепил. Так моя Марья на всю деревню крик подняла. Я не рад был, что и сказал ей.
— Сочувствую, — не выдержав, улыбаюсь я.
— Бабы — они бабы и есть, — не сдается председатель. — Идем-ка в сельсовет. Посидишь там, а я пока Трифона разыщу. Он тебя и перевяжет.
Трифон — главный врач нашего медпункта. Удивительный человек — когда-то он работал хирургом в одной из больниц Ленинграда. После смерти пациента уволился и ушел жить в лес. Вырыл себе землянку неподалеку от Елового озера и прожил там в одиночестве три года.
Деревенские бабульки считают его знахарем. Трифон, и в самом деле, умеет лечить не только лекарствами. Моего отца он вылечил, когда от него уже отказались лучшие врачи.
— Идем, — настаивает Федор Игнатьевич. — А Кате потом скажешь.
Я качаю головой.
— Брось, Федор Игнатьевич.
Но упрямый председатель молча сует мне в руку ключ от сельсовета.
— Я за Трифоном. Кажись, он к старику Худоярову пошел, я видел. А ты жди в сельсовете. Потом спасибо мне скажешь.
И он целеустремленно шагает по улице к дому Худояровых.
Вот, и что делать с таким упрямцем?
Я дожидаюсь, пока Федор Игнатьевич скроется из вида, и иду прямиком в медпункт.
Что за детские игры, в самом деле?

*****

Когда я разматываю повязку, глаза Кати испуганно округляются.
— Кто это тебя так?
— Лиса, — признаюсь я.
Вопреки мрачным прогнозам председателя Катя и не думает ругаться.
Она быстро промывает укус перекисью, накладывает марлевый тампон с белой пахучей мазью и накрепко бинтует мне руку.
Светлая челка падает Кате на глаза, и Катя привычно сдувает ее в сторону.
Мазь приятно холодит, унимая боль.
— Надо укол делать, — говорит Катя. — И не один, а целый курс.
— Знаю, — морщусь я.
— Хорошо, что вакцина есть. Иначе пришлось бы тебя в райцентр везти.
Катя очень старается говорить строго. Заметив это, я улыбаюсь.
— Спасибо, Катюша!
— За что? — удивляется Катя.
— За то, что не ругаешься.
— Так ведь ты не нарочно сунул руку лисе в пасть. Так получилось.
Катя сама расстегивает на мне рубашку. Потом набирает лекарство в шприц.
— Будет больно.
— Ничего, потерплю, — еще шире улыбаюсь я.
И терплю — только прикусываю губу, когда иголка втыкается в кожу.
— Вот и все, — говорит Катя, протирая место укола ваткой, смоченной в спирте. — Следующий укол — послезавтра. А теперь рассказывай — как тебя угораздило?
Пользуясь тем, что кроме нас в медпункте никого нет, я обнимаю Катю за талию и притягиваю к себе.
— Андрей! — притворно возмущается Катя. — А если кто-то зайдет?
— И пусть, — улыбаюсь я, целуя ее.

— Кгхм!

На пороге кабинета топчется смущенный Федор Игнатьевич.
Катя мгновенно вырывается из моих рук, краснеет и гремит какими-то медицинскими инструментами.
— Андрей Иванович, ты это… перевязался уже? — спрашивает Федор Игнатьевич. — Дай-ка мне ключ от сельсовета. Ума не приложу, зачем я его тебе отдал.
— Случайно, наверное, — улыбаюсь я.
— Ага, — подхватывает Федор Игнатьевич. — Случайно. Катюша, здравствуй!
Он делает вид, как будто только что увидел Катю.
— Здравствуйте, Федор Игнатьевич, — не поворачиваясь, отвечает Катя.
Председатель вопросительно кивает мне, указывая глазами на Катю.
— Не ругалась? — еле слышно шепчет он.
Я молча показываю ему большой палец.

—----------------------------------------

*Современная вакцина от бешенства появилась только в 1993-м году. Но я намеренно допустил анахронизм, чтобы не описывать старые методы введения вакцины. Уколы в живот — это не очень приятно, честное слово)

Поделится в соц.сетях