Глава 1
Октябрь 1930 года
Иду по коридорам Бутырской тюрьмы. Кто бы знал, что так закончится мой разговор с товарищем Сталиным? Передо мной идет уполномоченный ОГПУ товарищ Фролов. Так он мне представился. Сзади следует надзиратель. Длинный коридоры из кирпича, потолки высокие, стук шагов эхом разносится вокруг. Пустовато тут.
Все молчат, что навевает тоску и безысходность. Хочется думать о хорошем, но сама атмосфера этого места словно стирает все позитивные эмоции и заставляет чувствовать себя виноватым. Априори. Просто потому, что ты здесь очутился.
Наконец мы останавливаемся перед дверью, на которой висит табличка с надписью: начальник следственной части, Попейчук В. Г. Фролов останавливается перед дверью и стучится. Оттуда доносится «войдите» и уполномоченный тут же распахивает дверь и машет мне рукой внутрь.
— Проходите, — добавляет он, увидев, что я не тороплюсь делать шаг.
Глубоко вздохнув, я все же зашел в кабинет. Просторная комната, один стол по центру сбоку. Напротив стола большой шкаф почти во всю стену. Окно зарешечено и прикрыто прозрачной шторой. Но есть и еще одна штора, гораздо более плотная, сейчас отдернутая в сторону. За столом сидит мужчина лет сорока, не особо высокий, в круглых очках и гладко выбритым лицом. В глаза бросается лысина, а уже после обращаешься внимание на цепкий взгляд «хищника». За спиной на стене висит два портрета — один товарища Сталина, а второй — какого-то мужика опять же в круглых очках, при довольно густых усах и с шикарной шевелюрой.
— Товарищ Огнев? — скрипучим голосом уточняет хозяин кабинета. И тут же указывает на стоящий перед столом табурет. — Присаживайтесь.
Я молча прохожу к указанному месту и сажусь. Дверь закрывается, оставляя нас наедине со следователем.
— Ну, я вас слушаю, — говорит Попейчук. — Что конкретно вы хотите узнать о нашей работе?
Его слова словно выводят меня из оцепенения, возвращая мыслями в кабинет товарища Сталина, и перед глазами встает наш разговор.
— Что вы имеете в виду, товарищ Огнев? — задает вопрос Иосиф Виссарионович.
Я пару минут собираюсь с мыслями и отвечаю.
— Когда я писал статью для журнала «За рубежом», мне нужны были сведения с промышленных предприятий — для сравнения, как дела идут в нашей стране, и что происходит в Америке. У меня дома с недавнего времени есть телефон, — тут генсек непроизвольно кивнул, подтверждая, что ему это известно, — с которого я звонил на заводы. И меня сильно удивляло, когда мне отвечали, что-либо не имеют информации, которую я прошу, так как они стали руководителем недавно. Либо же вели себя так, словно обязаны мне дать отчет, причем самый лучший. Люди БОЯЛИСЬ, — выделил я последнее слово.
— И к какому выводу вы пришли? — спросил Сталин, когда я замолчал.
— Тогда — ни к какому. Просто порадовался, что удалось получить материалы для статьи. Но вот недавно я участвовал в совещании по перспективам развития авиации в нашей стране. И там же узнал причину такого поведения людей, которых я обзванивал. По большинству предприятий идет «чистка». Ищут саботажников и контрреволюционеров. Это так?
— Допустим, — кивнул Сталин. — И что дальше?
— А дальше то, что под этим лозунгом ОГПУ хватает руководителей и главных инженеров предприятий. И если бы следствие велось, как положено — с поиском доказательств, расследованием тяжести вины и сбором неопровержимых улик, я бы не задал вам вопрос про МЕТОДЫ этого управления. Но мне сказали, что ничего подобного нет. Признания просто ВЫБИВАЮТ из людей. Кулаками. По доносу. И если это так, то…
— То что? — жестко спросил Иосиф Виссарионович. — Не тяните, товарищ Огнев, договаривайте.
— То ОГПУ не помогает стране искать врагов народа, а наносит ей огромный вред! Больше, чем смог бы любой саботажник или контрреволюционер!
Все. Слова сказаны. И они не понравились товарищу Сталину. Очень не понравились, по лицу его вижу. Все его благодушное настроение как ветром сдуло.
— Получается, по-вашему товарищ Огнев, всё ОГПУ — это вредительская организация? Предлагаете избавиться от нее? Так? И дать врагам народа жить спокойно? Пускай саботажники и дальше устраивают разгул, а контрреволюционеры распространяют свои идеи. Все правильно? Ведь они наносят ущерб нашей стране гораздо меньше! Это вы хотите мне сказать?
Нифига себе как вывернул мои слова Иосиф Виссарионович.
— Да нет же, — поспешно замотал я головой. — Я предлагаю не избавляться от ОГПУ, а проверить их методы работы. И устранить те вредительские приемы, что сейчас дискредитируют ОГПУ и по большому счету идут во вред в первую очередь нам всем, помогая настоящим врагам народа.
— Так поясните свою мысль более четко, — процедил товарищ Сталин. — Каким образом методы ОГПУ наносят вред?
Ну, Серега, пан или пропал!
— Первое — тем, что забирают людей просто из-за доноса. Не имея на руках серьезных улик. И ладно бы просто задерживали, чтобы изолировать человека на время следствия, и не дать ему сбежать, если он окажется настоящим врагом народа. Но ведь следующим шагом становится то, что человека заставляют признаться в том, что он мог и не совершать! Силой! Не собирая факты и улики, как это делает милиция. В итоге ОГПУ боятся не только враги народа, но и абсолютно честные и ответственные граждане нашей страны. Боятся и ненавидят.
Я сглотнул. В горле пересохло, но мысль свою еще и не закончил, поэтому продолжил, пока товарищ Сталин снова меня не перебил.
— Второе — в большинстве случаев, как я понял, под обвинение вредительства подпадает обычная ошибка человека. Мы же не механизм какой-то. Бывает, и забыть что-то можем. Тот же рабочий смену отпахал за станком, а перед уходом выключить его забыл. Или деталь уронил, она в механизм попала, а как другой заступил и включил станок, он сломался. Виноват рабочий, уронивший деталь? Безусловно. Но сделал ли он это нарочно? Вот здесь и нужно разбираться! Очень может быть, что он даже не заметил, как это произошло. Ошибся. А его уже к саботажникам причисляют и под расстрел. Разве так можно?
— Один получит наказание, другие впредь ответственнее будут, — заявил мрачно Сталин.
— Врать они будут! — не согласился я с ним. — Если у человека не будет права на ошибку, он будет бояться. Все мы ошибаемся. Этого не отменить. Но если люди будут знать, что за любую ошибку их могут под расстрел подвести, они из страха будут врать, когда ошибутся. И вот это-то и станет наносить огромный вред стране!
— Можете привести пример? — тут спросил Иосиф Виссарионович.
— Да легко! У нас вот станки на заводах появляются. Многие рабочие только учатся, как их эксплуатировать. Ошибки здесь неизбежны. И вот рабочий допустим в не правильной последовательности включил станок, из-за чего он задымился и перестал работать. Человек испугался, что его обвинят в саботаже, после чего заберет ОГПУ и отдаст под расстрел. И тогда он начинает врать! Что он может соврать? Да к примеру, что это электрик не правильно подключил станок. И тогда уже электрика, честного и ответственного работника, мастера своего дела, забирает ОГПУ. И если там все также будут «выбивать» показания, то честного гражданина ЗАСТАВЯТ признаться в том, что он не совершал. Как итог — минус хороший честный и ответственный работяга, а истинный виновник, кто по ошибке сломал станок, на свободе. Он вполне может быть ничему не научился, снова повторит свою ошибку и опять скинет ее на другого. Ведь один раз ему уже это сошло с рук. Его еще и похвалить могут, что выявил «саботажника и контрреволюционера»! И уже из просто ошибшегося человека он постепенно сам станет саботажником. Из-за своего не профессионализма и страха. Ведь никто его дополнительно обучать не будет, посчитав, что он и так уже обучен и компетентен. Другие люди тоже не слепые. Увидев, как их «товарищ» уходит от ответственности, при своих ошибках тоже начнут обвинять других. Как итог — на заводе останутся работать не самые обученные, а умеющие уверенно и убедительно врать. При этом завод качество своей продукции не повысит. Количество — может быть, но брак при таком подходе будет очень высоким. У людей, получающих продукцию завода, сложится мнение, что мы не умеем создавать качественные вещи. А если они еще и могут сравнить, как такой же продукт выполнен на иностранном предприятии, то у народа может сложиться ложное впечатление, что у иностранцев все лучше, а мы, извиняюсь за выражение, все рукожопые!
Товарищ Сталин всю мою довольно длинную речь молчал и не перебивал. А под конец задал всего один вопрос:
— И что вы предлагаете?
— Ввести «формулу»: ошибаться — можно, врать — нельзя! — а самого на этом моменте кольнуло воспоминание о Кате. И мельком подумал, что стоит все же ей сказать правду, что соврал тогда о своих отношениях с Женей. Конечно, снова вместе мы не будем, даже если Катя захочет этого, но очистить свою совесть необходимо. А то лицемерно требовать от других говорить правду, а самому лгать. Но сейчас не до Кати, поэтому я продолжил. — Если у человека будет право на ошибку, а из задержанных не будут выбивать показания, а станут разбираться, стараясь выявить истинного виновника происшествия, это пойдет лишь на пользу стране.
Я не знал, что будет дальше. Но, как и сказал отец, решил пойти «до конца», раз уж вообще затронул эту тему. И сейчас я узнаю, получилось ли у меня донести свою мысль до генерального секретаря, или же я окажусь в числе «контрреволюционеров». Иосиф Виссарионович молчал. Довольно долго. Даже трубку свою набивать начал, что говорило о его серьезной задумчивости. Наконец он заговорил.
— Пока что все строится на ваших предположениях, как работают следователи ОГПУ, так? — задал он мне неожиданный вопрос. — Я правильно понял, что это вам СКАЗАЛИ?
— Да, — осторожно кивнул я.
— А не думаете ли вы, что сами оказались в ситуации, когда из-за лжи другого человека, вы наговариваете на целую организацию?
Ответить на это мне было нечего. Со стороны-то именно так и выглядит. И товарищ Сталин понял это, удовлетворенно хмыкнув и сделав первую затяжку.
— Вот что, — выпустил он колечко дыма. — Вы отправитесь в Бутырскую тюрьму, — мое сердце пропустило удар, — посмотрите, как НА САМОМ ДЕЛЕ работает ОГПУ, — после этих слов я еле удержал облегченный выдох, — а уже после мы снова вернемся к этому разговору.
Вот так я и очутился в кабинете Попейчука.
— Так что вас интересует, товарищ Огнев? — перефразировал свой вопрос начальник следственной части, видя, что я молчу.
Я окончательно собрался с мыслями, сбросив с себя накатившее от здешней атмосферы оцепенение, и ответил.
— Я хотел бы видеть, как вы проводите задержание, в каких условиях потом содержится задержанный гражданин, как проводится следствие. Все этапы. В какой момент и на каком основании следствие считается завершенным и какой приговор в каких случаях выносится.
— Хорошо. Тогда мы прикрепим к вам сотрудника на это время. Он заедет за вами, когда будет следующее задержание. Еще что-то?
— Пока на этом все.
После чего Попейчук попрощался со мной, даже не назвав своего имени. Ну и ладно, позже сам узнаю. Теперь же нужно смотреть «в оба глаза». Похоже, следователь в курсе, для чего меня отправили, и вполне может начать действовать не так, как привык, а соблюдая хоть какую-то видимость закона. Уже чтобы я не доложил о нем что-то нехорошее товарищу Сталину. А мне нужна реальная картина. С такими мыслями я и вернулся домой.
***
Давно уже у Сталина не было чувства, что его нагло обманывают. Стремятся урвать что-то ради себя — это он понимал. Пытаются подставить другого — тоже не ново. Но вот цинично врут, творя за спиной все что заблагорассудится — такого в последнее время не было. Так он думал. Но если Огнев прав… А ведь какие отчеты ему Менжинский приносит! Их почитать, так враги народа только и ждут, когда ты ослабишь хватку. Зато он — борется с ними аки лев. И Сталин верил. Свежо еще было в памяти недавнее предательство собственного секретаря, да переход в оппозицию старого товарища. Да и как не поверить, когда сам еще до гражданской войны пользовался любой возможностью, чтобы сковырнуть проклятую дворянскую власть!
И вот — ему в лицо говорят, что ближайшие соратники и подчиненные настолько старательно ищут заговоры и борются с саботажем, что в своем рвении перешли все границы, даже банальной логики. Нет, Сталин помнил «шахтинское дело». Тогда пришлось воспользоваться такими методами, чтобы выпнуть иностранцев из советской промышленности. Свою миссию они выполнили, а уходить «по-хорошему» не хотели. Но это была разовая акция!
Нет, не зря он мальчишку к себе приблизил. Именно ведь для такого он и «поднимал» Огнева, ограждая его от других партийцев. Чтобы он в лицо не боялся сказать, какие проблемы есть в стране. Для того и в ЦКК протащил. Правда парень что-то не спешит проверять членов партии. Но ведь и повода у него не было? А вот если подтолкнуть…
— Посмотрим, что он там в ОГПУ найдет, — решил Иосиф Виссарионович. — Если покажет себя и шею не свернет, тогда можно и напомнить ему, что не просто так он удостоверение члена контрольной комиссии носит.
Придя к такому выводу, генеральный секретарь выбил прогоревший табак из трубки и продолжил разбирать накопившиеся отчеты. Руку на пульсе следует держать постоянно!

Поделится в соц.сетях