Глава 1
В голове гудело. Григорий попытался подняться, но со стоном рухнул на топчан. Глаза были завязаны бинтом – это Дивин определил на ощупь, пошарив непослушными пальцами по своему лицу. Это нехитрое действие отняло у него все силы, и летчик снова провалился в забытье, так и не поняв, где именно он находится.
Когда очнулся в следующий раз, рядом с ним кто-то был. Невидимый экспату человек жадно пил воду, шумно глотая и причмокивая. Григорий почувствовал, что и ему не помешало бы смочить пересохшие губы и противно саднящее горло. Хотел попросить, но вместо связной речи послышался хрип.
- О, летун, очухался? – незнакомец все-таки услышал его. – Молоток, паря! А мы уже беспокоиться начали. Сам посуди, лежишь как колода, ни туда и ни сюда. Ты, верно, пить хочешь? Держи кружку, - в руку экспату ткнулся холодный металл. – Погоди, давай я тебя приподниму, так сподручнее будет.
- Где я? – просипел Дивин, напившись. – Что с моими глазами?
- В блиндаже штабном, где ж еще, - засмеялся незнакомец. – Тебя близким взрывом приложило. Ребята говорили, летел, будто птица. Даже руками, словно крыльями махал. Но оно и понятно, ты ведь летчик. Санинструктор тебя перевязал и велел пока здесь положить.
Над головой бухнуло. В лицо Григорию посыпалась пыль и земля. Он закашлялся.
- Почему сюда, почему не в медсанбат?
- Так фрицы полезли, - скороговоркой объяснил незнакомец. – Пока мы село брали, они с фланга нам врезали. Проморгала их разведка. Нет, мы их отбили, конечно, но они снова и снова прут. Пьяные, похоже, ничего не боятся. Слышишь, как грохочет? Во, это по ним артиллерия наша работает. Да и твои «горбатые» знатно дают гансам прикурить. Так что не боись, сдюжим! Но, уж извини, в госпиталь чуть погодя сможем тебя отправить, пока такой оказии нет. Все на ликвидации прорыва, даже ездовых в строй поставили. Ждем подкреплений с минуты на минуту, танки наши должны прийти.
- А связисты мои как? – вспомнил капитан. – Со мной ведь связисты были.
- Уж извини, - запнулся незнакомец. – Прямым попаданием их всех накрыло. Никто не выжил. Сразу после того, как тебе прилетело. И радиостанцию вашу в клочья разнесло.
Дивин скрипнул зубами. Пусть и видел он этих красноармейцев всего ничего, но все равно было их жаль. За те полдня, что они провели вместе, Григорий, разумеется, не успел близко узнать этих бойцов, но уже считал своими товарищами – одно ведь дело делали. И на тебе, все погибли зараз.
- А ты кто?
- Я-то? Капитан, как и ты. Капитан Бердников, адъютант старший батальона. Ладно, слушай, ты лежи, сил набирайся, а я побежал, дел по горло. Я ведь только попить забежал, а то во фляге пусто, - Бердников осторожно уложил Григория и быстро ушел.
Совсем рядом опять загрохотало. Сверху опять посыпался какой-то мусор и экспат зашелся в надсадном кашле. Глаза болели. Так, будто кто-то с садистской жестокостью тыкал в них тупым деревянным колышком. Дивин опять ощупал лицо. Аккуратно коснулся мягких бинтов, смахнул с них мусор и землю. Спохватившись, пошевелил ногами. Вроде бы, слушаются. Собрался с силами, ухватился за край топчана и медленно сел. В голове сразу же зашумело и Григория качнуло. Переждав короткий приступ дурноты, он осторожно дотянулся до завязок бинтов. Все тело болело, словно его долго-долго месили ногами. Дергаясь от боли, Дивин начал разматывать повязку. Одна единственная мысль захватила его сейчас целиком: «Вдруг я ослеп?!» И мысль это была настолько мучительна, что он хотел немедленно получить ответ. Какой бы он не был.
Когда упал последний виток, капитан дотронулся до глазниц. Ага, тут еще ватные тампоны. Нетерпеливо снял их и бросил в сторону. Вот он, момент истины! Прикоснулся к векам, и под пальцами мгновенно стало мокро. Кровь? Дивин собрался с духом и стал медленно открывать глаза. Резануло болью, и он снова испытал чувство паники. Неужели все-таки ослеп?! Летчик застонал. Но вдруг – о, чудо! – увидел слабый свет. Едва-едва, так, будто лампу накрыли куском ткани. Но видел, черт возьми! И только спустя несколько секунд до Григория дошло, что это густая пыль стоит в блиндаже, затянув его противной пеленой. А свет идет от выхода на улицу через неплотно закрытую дверь.
Экспат прищурился. Заметил на табурете неподалеку ведро, накрытое обломком доски и кружку на ней. В горле опять запершило и капитан тихонько поднялся на ноги. Постоял несколько секунд, привыкая, пережил снова короткий приступ тошноты, и медленно, как глубокий старик, поплелся к вожделенной воде. Наклонился над ведром, отодвинул в сторону доску и взял в руки кружку. Из смутного отражения на него глянуло почерневшее, грязное лицо, которое покрывал густой слой какой-то дряни. Присмотрелся получше: глаза были без белка и зрачков, в крови. Григорий невесело усмехнулся. Натуральный упырь. Встретишь такого поздно вечером в безлюдном месте и инфаркт гарантирован практически стопроцентно. Даже в мантиса можно не перекидываться.
Из глаз непроизвольно, сами собой потекли слезы. Они оставляли на щеках неровные грязные дорожки. Григорий досадливо поморщился, зажмурился и плеснул себе в лицо из кружки. Стало чуток полегче.
- Э, летчик, ты чего поднялся? – В блиндаж забежал долговязый красноармеец с ППШ за спиной. Он схватил стоящий на полу цинк с патронами и торопливо направился к выходу. Задержался на пороге и повернулся к Дивину. – Ложись лучше, не лезь пока наружу. Тебе отдыхать нужно, - и тут же умчался прочь.
- Поучи еще, - проворчал ему вслед экспат. – Сам соображу, что мне делать. В этой пыли хрен отдохнешь, а вот задохнуться вполне можно.
Дивин толкнул протяжно скрипнувшую дверь и перешагнул разбитый порог. Свет резанул по глазам и опять по щекам покатились слезы. Эх, сюда бы сейчас его очки летные. Ребята, помнится, еще под Сталинградом подарили: трофейные, с особым покрытием – запросто можно даже на солнце смотреть. У какого-то мертвого аса гитлеровского забрали, которого «маленькие» прямо у их аэродрома ссадили. Но кто ж знал, что понадобятся на земле?
Сквозь канонаду боя прорезался знакомый до боли звук авиационных моторов. Григорий задрал голову. Прямо над ним, совсем низко, неторопливо разворачивались для атаки восемь «ильюшиных». Камуфляж и цвет коков был экспату незнаком, видимо из какого-то соседнего полка. Над штурмовиками нарезали размашистые круги шесть «яков» прикрытия.
Дивин опустил голову и посмотрел перед собой. Неподалеку привалился к стенке хода сообщения убитый красноармеец. Мухи вились над его лицом и ползали по пропитанной кровью гимнастерке. Григорий нервно дернул щекой и отвернулся. Да уж, это совсем не то, что воздушные бои. Здесь, на земле, война смотрелась страшно. Со всей своей грязью, ужасом и болью. Экспат снова посмотрел вверх. Пара «яков» по спирали карабкалась вверх, навстречу пока еще далеким, но стремительно приближавшимся к полю боя «мессершмиттам».
Рядом ухнуло и капитан присел, инстинктивно закрывая голову руками. Интересно, где теперь моя фуражка, мелькнула совершенно неуместная в данной ситуации мысль. Хотя, обычная пехотная каска была бы теперь кстати. По крайней мере, от небольших осколков и комьев земли точно защитила. Спотыкаясь и пригибая голову, Дивин прошел вперед несколько метров.
- Летун, иди сюда! – из-за очередного поворота высунулся давешний автоматчик. Он призывно махал рукой. – У меня здесь «лисья нора», прыгай скорее, укройся!
«Лисья нора»? А, видел, как же. Это когда пехотинцы специальную нишу в стенке окопа делают. Такое своеобразное укрытие подземное. Лезть в него не хотелось категорически. А ну, как рядом снаряд ляжет, засыплет ведь к чертовой матери.
- Я лучше здесь побуду.
- Как знаешь, - боец равнодушно махнул рукой и исчез за поворотом.
Григорий сел на землю, прижался спиной к стене траншеи и посмотрел в небо. Там уже завязался воздушный бой. «Яшки» смело схлестнулись с четверкой «худых», несмотря на не слишком удачную расстановку. Из вышины донесся сухой и резкий треск авиационных пушек и пулеметов. Будто ткань рвут.
Дивин закусил губу. Сейчас он даже не почувствовал, что прокусил ее и у него выступила кровь. Он просто не замечал этого, полностью поглощенный воздушным боем. Глаза противно резало, но экспат хотел рассмотреть все, до последней детали.
- Тяни, тяни, браток! – шептал летчик, пытаясь подсказать неведомому товарищу наиболее выигрышный маневр. – Вот так, молодец. А теперь на вираж!.. Да куда ты?! Эх!..
Краснозвездный «ястребок» допустил ошибку и ею тотчас воспользовались немцы. Сразу два «мессера» дружно ударили в неосторожно подставленное голубое брюхо «яка», вспарывая его разноцветными трассами.
- Твою мать! – выругался Григорий, видя, как взрывается советский истребитель, превращаясь в огненный шар. – Куда ж ты на горку-то полез?!
Волнение сослужило экспату плохую службу. Сладкая тошнота подкатила к горлу, и он опять провалился в беспамятство.
***
В следующий раз Дивин очнулся уже ночью. Он лежал в кузове полуторки, укрытый чьей-то шинелью. Под головой скатка. Рядом лежали другие раненые. Кто-то протяжно и страшно стонал. В углу кузова примостился санинструктор с брезентовой сумкой на коленях. Он крепко держался за борт, но его все равно бросало из стороны в сторону на ухабах. Совсем, как нас, когда мы на «передок» ехали, мелькнуло в голове экспата. Всего-то день прошел, а полное ощущение, что несколько недель.
- Слышь, боец, мы в госпиталь едем?
Санинструктор встрепенулся.
- Товарищ капитан? Очнулись? Да, в полевой госпиталь. Потерпите, уже недолго осталось.
- Аэродром мой далеко от него? Мне к своим надо. Дома и стены помогают, врач полковой мигом на ноги поставит. Он у нас знатный.
- Так я понятия не имею, где ваш аэродром, - искренне удивился красноармеец. – Вроде бы минут пять назад проезжали мимо какого-то лесочка, а над ним тень промелькнула. Наверное, «ночники». Звук, как у швейной машинки. Но точно не скажу.
- «Ночники»? – задумался Григорий. Хм, у них в полку тоже имелся связной самолетик. Но обычно в любой авиационной части можно было их встретить. Так что, поди знай, кто тут пролетал. Может и вовсе случайный летчик торопился по служебной надобности. – О, друг, а документы мои у тебя? – Дивин отбросил шинель и полез в нагрудный карман гимнастерки, но там было пусто. Звезда геройская привинчена, а удостоверение офицера отсутствует.
- Да, все здесь, - санинструктор похлопал по сумке. – И личные, и сопроводительные документы. Как доедем, передам в госпиталь.
- Опять ты за свое! – рассердился Дивин. – Говорю же, нельзя мне в госпиталь, мне в свою часть надо. Пойми ты, чудак-человек, оттуда меня хрен знает куда могут направить, а я со своими хочу воевать. Так что, давай, не жмись, верни удостоверение и высади где-нибудь.
- Не могу, товарищ капитан, - отчаянно замотал головой красноармеец. – Вы после контузии, вам обязательно к врачу на осмотр надо. Сами посудите, вот высажу, а потом выяснится, что вам плохо стало и померли – меня что же, в штрафбат? Не, даже не просите. Довезу, сдам по команде, а дальше пущай с вами врачи разбираются.
- Зараза ты! – ругнулся экспат. – Формалист!
- А будете оскорблять, - обиделся санинструктор, - я еще скажу, что вы не в себе. Тогда точно на месяц загремите, не меньше. Пока проверят все, пока комиссию соберут. А там, как еще порешают.
Ну вот что с ним делать, не убивать же – свой, как ни как. Зверь тихо рыкнул, соглашаясь. Надо же, раньше все время крови жаждал, а сейчас, видать, поумнел. Взрослеет.
- Черт с тобой, - закашлялся Григорий. – Пусть будет по-твоему. Скажи-ка лучше мне вот что, браток, чем там дело в итоге кончилось, отбили фрица? А то я посреди боя вырубился и не видел ничего.
- Отбили, - тоскливо протянул боец. – Правда, когда «тридцатьчетверки» подошли, от батальона нашего дай бог сотня осталась. И то, почти все ранены или контужены. Я с ног сбился, пока тем, кто выжил, перевязки делал.
- А майор ваш? – вспомнил принимавшего их группу офицера Дивин. – Фамилию не скажу, запамятовал. С нашивками за ранения.
- Комбат? Майор Казьмин? Какое там, наповал, в голову. Во время второй атаки фрицевской.
- Иди ты! А капитан Бердников?
- В первой машине отправил. Осколок снаряда в легкое попал. Не знаю, довезут ли? Да что говорить, знатно нас измесили. Наверное, все бы там остались, кабы не окопы. Майор наш все время гонял, чтобы рыли на совесть, в полный профиль. Его за это бойцы страсть как не любили. Ворчали порой, мол, в других батальонах так командиры не зверствуют, а наш словно крот: все время в землю зарыться норовит. А вот, поди ж ты, не подвели в этот раз окопы. Точно вам говорю, всех бы нас там гансы в землю положили.
- А село? Село-то взяли?
- Село взяли. И дальше пошли. Танки ведь к нам не пустые подошли, а с десантом. На броне подмогу привезли. Ох и отчаянные, доложу я вам, ребята, эти десантники. Я бы ни за что не полез. Снаряд ведь из противотанковой пушки попадет и все, хана. Сгоришь вместе с танком. А прыгать с этой дуры страшно – шею свернешь.
- Пробовал что ли? – усмехнулся Дивин.
- Не, - опять замотал головой санинструктор. – Знакомый рассказывал.
- Пугал он тебя. Нет там ничего страшного. С парашютом когда прыгаешь, вот там действительно запросто можно в штаны наложить.
- А вы прыгали, товарищ капитан? – с жадным любопытством спросил красноармеец.
- Прыгал, - вздохнул Григорий. – Когда самолет горит, только на парашют вся надежда. Из кабины вывалишься, руки-ноги раскинешь пошире и падаешь, падаешь, падаешь.
- Зачем? – опешил боец. – Разобьешься ведь.
- Если рано парашют раскроешь, то для «мессеров» мишенью станешь, - мрачно сказал экспат. – Эти гады страсть как любят беспомощного летчика расстрелять в воздухе. Или крылом по куполу рубануть.
- Вот, суки! – выругался санинструктор. – Звери! Форменные звери!
- Нам раньше комиссар запрещал сбитых фрицев убивать, - Дивин ненавидяще уставился в темноту. – А потом несколько раз наших ребят на аэродром привезли – пулями изорванных, так он и примолк. Вроде как не поощряет, но и не препятствует. Нет, ты не подумай, мы обычно такими вещами не занимаемся, некогда. Но, если случай подворачивается, то не жалеем этих сволочей.
- И правильно! – скрипнул зубами красноармеец. – Правильно. Я в газете стихотворение одно читал, так там написано здорово было: «Сколько раз увидишь его, Столько раз его и убей!» Мы этих гадов к себе не звали, так что всех их надо в гроб уложить!
- А, верно, я тоже читал, - Григорий кивнул и тут же поморщился. Боль неприятно прострелила виски. – Константин Симонов написал.
Они помолчали. Кто-то из раненых коротко застонал. Санинструктор дернулся было к нему, но боец затих.
- Товарищ капитан, вы не дорассказали, каково это с парашютом прыгать?
- Что? Ах да, парашют. Ну так вот, руки-ноги раскинешь, летишь. Потом, когда тело скорость наберет, то ты вдруг почувствуешь, что небо, оно тебя держать начинает, подхватывает. Нежно так, будто руки матери. Вот тогда смело лезь в кармашек подвесной системы, берись за кольцо и начинай считать до трех. Досчитал – дергай! Удар динамический – он обычно громко очень звучит, хлопком – это купол воздухом наполняется, взглядом все окинул, чтобы проблем каких не обнаружилось и все, опускаешься уже потихоньку.
- А какие проблемы могут быть? – поинтересовался санинструктор. Он слушал летчика заворожено, словно тот открывал ему нечто секретное, потаенное.
- Да всякие, - потер лоб Григорий. – Перехлест строп, купол не наполнился как надо. Да мало ли?
- И что делать, если такое случилось? – красноармеец даже подался вперед и нетерпеливо заерзал на своем месте. – Тогда разобьешься, да?
- Да почему же? – удивился экспат. – Главное, в панику не впадать раньше времени. Действовать надо точно, решительно, быстро, и все обойдется. Ну и про правило «двух попыток» не забывать.
- А это что?
- Да…любую проблему можно попытаться решить не больше двух раз. Не получилось, переходи к другому варианту. Небо – оно ведь не бесконечное. Будешь долго возиться, может и не хватить.
- Не хватить?
- Да что ты, как дурачок, - неожиданно подал голос один из раненых, что лежал рядом с Дивиным. Оказывается, их разговор с санинструктором слушали другие бойцы. – Тебе ж товарищ капитан все как есть расписал, а ты все дуркуешь. Вот ведь, дяревня!
- Но-но, поговори мне! – разозлился медик. – Тоже мне, Валерий Чкалов нашелся. Сам, небось, только с печки и прыгал. А туда же, парашюты обсуждает! - По кузову прошелестели слабые смешки. Экспат тоже улыбнулся, представив «затяжной» с массивной русской печи. Забавно. - Кажись подъезжаем, - вгляделся в сереющую полумглу короткой летней ночи санинструктор. – Госпиталь.

Поделится в соц.сетях